«Как ни странно, КПСС шла нам навстречу»

О судьбе Мемориала в Волгограде рассказывает один из его участников, историк, преподаватель одного из городских университетов.

Расскажите о своей семье? Как ее затронули советские репрессии?

Мой дед был крестьянином в подмосковном городке Верия. Вот он попал под репрессии. Его обвинили в том, что он вел антиколхозную пропаганду, издевался над беднотой, говорил, что коллективизация — это месть со стороны помещиков, которые пробрались в органы власти и теперь опять решили отобрать у крестьян землю. Очень замысловатая история, думаю, что он, конечно же, не в состоянии был ничего такого придумать. Это было в 1927 году, то есть он попал еще под мягкую репрессивную машину и получил «щадящий» приговор — два года на Беломорском канале. Но вернулся оттуда больным человеком и вскоре умер. Бабушка осталась одна с шестью детьми.

Мой отец — историк, он много занимался Гражданской войной в Царицыне. И в начале 1960-х обнаружил очень любопытные документы, связанные с участием Сталина и Ворошилова в военной оппозиции. Они выступали против строительства регулярной Красной армии, и на восьмом съезде партии Ленин выступил с речью, где он громил эту военную оппозицию, включая Сталина и Ворошилова. Речь эта была засекречена, ее не публиковали до смерти Ворошилова.

Отец, разбирая местные документы, нашел все это. Ему предложили написать об этом целую главу. Он эту главу написал, сдал. Но тут времена поменялись — наступил 1968 год, все поехало в обратную сторону и ему сказали,что печатать это не будут и гонорар платить тоже не будут. Отец подал в московский суд гражданский иск в августе 1968 года и выиграл. Ему заплатили, но в институте марксизма-ленинизма ему сказали, чтобы он о научной карьере забыл.

В силу этого в нашей семье никогда особой любви к Сталину не было.

Как начало формироваться общественно-историческое движение в Волгограде в перестройку?

Мотором была Лидия Николаевна Чувилева, которая тогда преподавала русский язык в Пединституте. Толчком послужила идея устроить вечер памяти. Это был 1989 или 1990. Нам выделили зал в Детском центре. Зал был полон. Ставил этот вечер актер Альберт Авходеев, ныне главный режиссер волгоградского ТЮЗа. Выступал мой отец, выступал местный поэт Юрий Окунев, который в свое время был репрессирован, были какие-то художественные номера. Именно там я и познакомился с Чувилевой. Затем Лидия Николаевна связалась с Мемориалом в Москве, съездила туда. Но мы решили, что будем автономны. 

В этом местном Мемориале принимали участие в основном вузовские преподаватели, например доцент ВолГУ Владимир Викторович Ведерников. Со временем появился один рабочий, по-моему с завода «Красный Октябрь», но он на наших собраниях всегда сидел молча.

Нам выделили куратора в обкоме партии, который должен был содействовать нашей работе. Если мы что-нибудь просили, то, как ни странно, КПСС шла нам навстречу. Второй секретарь обкома Катунин бывал на наших собраниях, причем явно готовился, приходил с вырезками газетных статей.

Мы провели учредительное собрание. Народу было много. Нам дали зал в музее-панораме.

Параллельно возникла еще одна замечательная организация — «Ассоциация жертв политических репрессий». В отличие от нас народ к ним потянулся. Им сразу дали место в бывшем обкоме партии, телефон. Партия этой ассоциации вовсю помогала.

Вы работали вместе с Ассоциацией?

Там было два руководителя, которые к нам приходили, мы с ними старались сотрудничать. Например, в голодное время, зимой 1990–1991 года один из священников берлинской Евангелической церкви, которая тогда тесно общалась с местным комсомолом, предложил организовать гуманитарную помощь для волгоградцев. Нам разрешили составить списки жертв репрессий и  взять на них посылки. Но мы не понимали, как забрать эти посылки. Тогда председатель Ассоциации Петкевич пошел к секретарю райкома партии Апариной и та выделила место в райкоме и автобус, чтобы можно было привезти посылки и раздать их. Это выглядело очень трогательно. Потому что, во-первых, было голодное время, а во-вторых оказалось, что об этих людях вспомнили. Раньше они и представить не могли ничего подобного.

В 1991 году я заболел и перестал заниматься Мемориалом, а когда через год восстановился, то ничего уже не было. Ассоциация осталась, потому что они выбили себе льготы.

Как вам кажется, почему в Волгограде в 1990-е движение за увековечивание памяти жертв репрессий было такое слабое?

Здесь необходимо понимать своеобразие нашего замечательного города. В Волгограде никогда не было городского сообщества. Ведь все население города, собственно говоря, мигранты. Город у нас без традиции, без знания своей истории. Многие жители Волгограда город своим так и не считают.  

А когда, на ваш взгляд, как волгоградца, начался этот несколько заметный сталинистский реванш в городе?

Я думаю, что этот реванш был всегда. Сталин людьми воспринимается как такая дубина, которую можно использовать против соседа. То есть вот сейчас появится новый Сталин, и я своего соседа посажу. В семьях же не принято было об этом говорить. Я знаю по своей семье, по родственникам со стороны матери. Однажды я был в Москве у них в гостях, и как-то разговорился с тетей, моим двоюродным братом и сестрой. Я начал говорить о репрессированном деде, и выяснилось, что мои брат и сестра об этом ничего не знают. То есть тетка никогда об этом в семье не говорила. Получается, что для многих это такой способ выживания — не говорить о репрессиях.